«70 лет — такая дата, когда начинаешь все больше анализировать предыдущую жизнь. Некоторые выводы я сделал. Например, жизнь — это не количество прожитых лет, а количество дней, которые еще остались. Сколько их, неизвестно, но ощущения, что все уже сделано, у меня нет, поэтому продолжаю действовать и творить», — говорит Вячеслав Малежик в преддверии своего юбилея. Ознаменовать его музыкант планирует концертом в Кремле.
У каждого творческого человека есть знаковые произведения, являющиеся его своеобразной визитной карточкой. У Вячеслава Малежика их как минимум два: песни «Двести лет» и «Мозаика». Но если авторство стихов про цыганку, нагадавшую герою две сотни лет жизни, принадлежит Павлу Хмаре, то философский хит о мозаике из разбившихся зеркал, сердец и песен — целиком и полностью сочинение Вячеслава Ефимовича. А потому корреспондентам «ТН» показалось логичным в преддверии 70-летнего юбилея музыканта интервью с ним представить именно в виде мозаики, компоненты которой — семь десятилетий его жизни.
Свой корабль снаряжу в дальний путь-воспоминанье
— Жила наша семья, как я называю это место, в московском гетто — в районе Белорусского вокзала кучковались двухэтажные домики с удобствами во дворе. В одном из них, в семиметровой полуподвальной комнатке, располагались отец, мать и я с сестрой (мамина дочка от предыдущего брака, старше меня на семь лет). Иногда у нас еще останавливался кто-то из приезжих родственников — им стелили на полу под столом.
Первый мамин муж был авиаконструктором. В начале войны на одном из испытаний самолетов произошел взрыв, Дмитрия Васильевича очень сильно контузило, и через два года, так и не встав с постели, он умер. А отец мой на протяжении многих лет был у него личным шофером. Когда вернулся с фронта, пришел к маме проведать ее, и… что-то между ними случилось. Не знаю уж, влюбилась она в него или нет — никогда об этом не говорила, но понятно, что мужчины тогда были наперечет, а он мужик был красивый.
Отец — строгий, немногословный — сначала работал на поливальной и пескоразбрасывающей машине, а в 1953 году его взяли в шведское посольство. Забавно получилось. Направили из-за того, что он был беспартийный и неграмотный — полтора класса образования. Тогда считалось, что коммунист, тем более образованный, не должен прислуживать капиталистам. То есть коммуняки еще не сообразили, что работа эта — блатная, тем более что через некоторое время платить посольским сотрудникам начали чеками закрытых валютных магазинов «Березка». Правда, достатка в нашей семье особого не было, жили от получки до получки, часто одалживая деньги.
Мать работала в школе учительницей математики и географии одновременно, но в большей степени учительствовала в младших классах. После моего рождения отец вроде бы настоял на том, чтобы работу она оставила, и матушка стала на дому репетиторствовать с двоечниками.
Хорошо помню, как мы с ней пошли на улицу на следующий день после смерти Сталина. Ровно в полдень была объявлена минута молчания, все заводы и автомобили включили сирены и гудки. Мы стояли молча, и у матери по щекам текли слезы. Я спросил: «Чего ты плачешь?» Она сказала: «Дедушку жалко». Не знаю, кого она имела в виду — Иосифа Виссарионовича или своего отца, репрессированного и закончившего дни в ссылке на Колыме в 1943 году. Дед мой, Иван Матвеевич, был портным. Из Тульской области, где жил, он уехал работать в Москву. Домой, в деревню Занино, к жене своей, моей бабке, приезжал на побывку по выходным. А она — баба Деня, Евгения Никитична, — оставалась на хозяйстве: дом, сад, огород, живность всякая… Дед достиг в профессии больших высот, однажды даже сшил китель для самого товарища Сталина. Что случилось в 1937 году, когда его забрали соответствующие органы, точно сказать не могу. Мама говорила, что рассказал политический анекдот и кто-то стукнул.
Бабушка так замуж и не вышла, хотя была хороша собой и хозяйство имела знатное. В послевоенные годы мы выжили благодаря ей и украинским родственникам отца, которые периодически присылали нам колбасу и сало. Отец сам из-под Полтавы, из села Белоусовка. Вообще-то его фамилия Милежик, но паспортистка, оформляя документ, случайно перепутала — и букву «И» написала как «А». Папа сначала не заметил, а потом не стал исправлять. Так мы оказались Малежиками.
По-русски отец говорил довольно плохо, суржика своего стеснялся, поэтому никогда не участвовал в нашем застольном пении. Пели в основном под мой аккомпанемент. Это как-то само собой получилось. У сестрицы моей, не знаю откуда, была двухрядная гармошка — может, от отца ее осталась. И когда мы ездили в Занино, она, игравшая страдания на двухрядке, была первой девкой на деревне. А я неплохо пел. И все стали говорить о том, что меня надо отдать в музыкальную школу. Я долго сопротивлялся, орал, что учиться музыке не хочу, а петь и играть буду по слуху, но, будучи парнем дисциплинированным, в конце концов сдался. Цель обучения была одна: надежный источник заработка. Мать говорила: «Играя на баяне, червонец всегда получишь». Короче, через год я играл уже вполне прилично, и меня стали таскать на все престольные праздники и свадьбы в окрестных деревнях. И к нашему дому в Занино со всех концов приезжали на машинах, на мотоциклах — попеть, потанцевать. А моя игра на баяне была отдельным аттракционом — меня, маленького, щуплого, из-за инструмента и не видно было.
Очень скоро я узнал, что фраза «налить гармонисту» приводит окружающую публику в особый восторг. И мне действительно наливали. Кажется, даже водку, хотя точно в этом не уверен. Может, меня просто обманывали. Но я отлично помню, что, перед тем как мне идти в школу, матушка провела со мной профилактическую беседу, объяснив, что октябрята и пионеры водку не пьют. (Смеясь.) Пришлось завязать. А вот кагор я однозначно пил с раннего детства. Отец шел в ближайшую пивнушку и меня брал с собой, а мне было года четыре. Себе он заказывал кружку пива и сосиски с тушеной капустой, а мне выдавал рюмку кагора. И я был очень горд — как взрослый, выпиваю наравне со всеми мужиками.
Удивительно, но, несмотря на такие традиции, ни выпивать, ни курить я так и не научился. И вообще я был очень правильным пацаном. Для одноклассников это было омерзительно, и меня били. Я, правда, покорно не сносил, отмахивался как умел, но любви ко мне это не добавляло. По правде, и не за что меня было любить. Во-первых, я читал разные умные книжки, во-вторых, в знаниях своих опережал всех на пару лет, а в-третьих, пребывал в твердом убеждении, что подсказки на уроках — это плохо. И внимательно следил за тем, чтобы в классе не подсказывали: чуть что замечал, шипел, как сволочь. Наверняка и учителям стучал. Поэтому-то меня периодически и колотили — заслуженно, я считаю. Спасало в мальчишеском мире только то, что я неплохо играл в футбол, и это восстанавливало мой дворовый авторитет.
Я мозаику сложу из разбившихся зеркал
— В новый район на юго-западе наша семья переехала, когда мне было 16 лет. Трехкомнатная квартира на последнем этаже пятиэтажки была для нас абсолютно райским местом. Впервые мне представилась возможность ознакомиться с теплым туалетом и познать правила пользования им.
В новостройки юго-запада переезжали в основном журналисты и дипломаты — люди, часто бывавшие за границей, соответственно, у местной молодежи доступ к информации с Запада был расширен. Повсеместно распространялись дефицитные пластинки, и, естественно, мы подсели на зарубежную музыку. Как и все, я попал под гипнотическое влияние битломании и, разумеется, начал играть на гитаре.
В школе я учился здорово, был лучшим математиком и по окончании пошел поступать в МИФИ. Но переоценил свои способности: на вступительных экзаменах небрежно решил задачки за полчаса вместо отведенных пяти и… провалился. После чего отправился в МИИТ, славившийся своей самодеятельностью, из которой в разное время вышли Масляков, Хавтан, Галанин, Кузьмин, Кельми… Там я окончательно вляпался в гитару, начал играть рок-н-ролл и очень быстро сменил статус отличника на двоечника. Зато исправно участвовал во всех конкурсах межвузовской самодеятельности, за что в деканате меня терпели. Наша самодеятельная студенческая группа называлась «Ребята». Это был андеграунд. Скажем так, «в подполье» мы имели бурный успех.
Невзирая на тотальное и повсеместное пьянство в студенческой среде, у меня с выпивкой роман не сложился. Однажды, еще в школе, на дне рождения одноклассника я выпил где-то с полбутылки сухого белого вина и наутро чувствовал себя совсем погано. Будучи гражданином, склонным к самокопанию, немедленно отправился в библиотеку, перерыл кипу литературы, касающейся алкоголя и наркотиков, перепугался до полусмерти и завязал с этим делом аж до 32 лет — пока жена не объяснила мне, что мимо меня проходит целый пласт жизни, связанный с хорошим вином и с приятным времяпрепровождением.
Удовольствия, связанные с женским полом, долгое время тоже существовали отдельно от меня. Мы настолько были увлечены гитарами, музыкой, творчеством, что на девчонок практически не обращали внимания. Те заморочки пошли значительно позже. И хотя я всем заявлял, что лишился невинности лет в пятнадцать, на самом деле это произошло только в 21 год. Теперь уже можно смело об этом говорить. (Смеется.) Очень скоро пришло понимание, что технология «съема» девчат, оказывается, до предела проста, их даже не нужно было кадрить. Едва заканчивалось наше выступление, к каждому музыканту подходили человек по пять барышень со всякими глупыми вопросами, и оставалось просто выбрать наиболее понравившуюся. Безусловно, появилось ощущение избалованности.
— Ванька появился на свет 13 лет спустя после рождения Никиты (1990). Фото: Из личного архива Вячеслава Малежика
Еще раз уйти, чтобы вернуться, еще раз закончить, чтоб начать
— После защиты диплома на тему «Кибернетический синтез в музыке» мне следовало принять судьбоносное решение: либо двигаться в сторону науки, либо идти на профессиональную сцену. С учетом того, что отец пригрозил разрубить мою гитару топором, поскольку пагубное увлечение ею отвлекает меня от научной карьеры, я выбрал первый вариант: стал младшим научным сотрудником во ВНИИ стандартизации, где прослужил почти три года, занимаясь, на радость родителей, работой над кандидатской диссертацией. Однако музыка не отпускала, по вечерам я продолжал играть рок-н-ролл на андеграундных площадках.
А потом меня позвали на прослушивания в знаменитые «Веселые ребята» — Павел Слободкин искал фронтмена ансамбля. В кастинге участвовало полтысячи человек, выбрали меня. Симптоматично, что произошло это в день моего рождения. С этого момента с научной деятельностью я распрощался окончательно и бесповоротно. Отец был разгневан, мама расстроена, но ничего изменить они уже не могли.
Началась совершенно новая жизнь. Во-первых, я развивался и набирался мастерства как музыкант, поскольку в коллективе были люди, которые, в отличие от меня, учились в Гнесинке и в консерваториях, и я вынужден был догонять их. А во-вторых, я познал, что такое настоящая популярность. Выступления «Веселых ребят» собирали полные стадионы. Зрители, а особенно зрительницы, на наших концертах буквально сходили с ума — визжали, кричали, прямо в транс впадали… Не скрою, от звездной болезни на некоторое время крыша сильно поехала. Правда, излечился я довольно быстро. Наверное, все-таки был уже взрослым мальчиком, понял, что ко мне лично вся эта шумиха никакого отношения не имеет, это популярность ансамбля и его художественного руководителя, а я просто шестеренка, что называется, пушечное мясо. Это сильно обижало, возникал внутренний дискомфорт.
В итоге я ушел в «Голубые гитары», куда давно звал Игорь Гранов, который давал музыкантам много свободы. Этот ансамбль был хорош тем, что включал в себя некий дивертисментный концерт из композиций разных жанров — от народных песен-частушек типа «Я свою Наталию узнаю по талии» до крутого рок-н-ролла.
Однако с точки зрения моего сочинительства годы работы в обоих этих ВИА оказались самыми застойными — ничегошеньки не сочинялось. Нет, вру, в 1979 году сочинил «Двести лет», правда, песня очень долго не выходила — только в 1982 году я ее записал. И она имела оглушительный успех.
В это время я уже выступал в составе ансамбля «Пламя», ориентированного на советскую песню. Я пришел туда на место ушедшего из него Валентина Дьяконова, которого все помнят по песням «У деревни Крюково» и «Красный конь». И взамен им нужен был именно советский певец, но я со своими хрипами и воплями стилистически не очень подходил на такую роль. Тем не менее умудрился как-то объясниться с Сергеем Березиным, попросил его дать мне возможность попробовать поработать месяца три при условии, что, если ничего не получится, он имеет право меня выгнать. В итоге все песни, которые я брал для исполнения, а среди них были и мои собственные, принимались зрителями на ура, и меня оставили. Более того, я стал получать приглашения на сольные концерты.
— Вдруг я почувствовал, что в моих песнях — и в музыке, и в текстах, появилось какое-то новое качество, я понял: мне есть что сказать людям. И решил попробовать прорваться самостоятельно. Слава Богу, появились и соавторы: Павел Хмара, Михаил Журкин, Сергей Таск, потом Михаил Танич… Тогда как раз начала вовсю действовать мощная индустрия подпольных звукозаписей: в нашей стране появились многоканальные магнитофоны и соответствующая аппаратура, которые позволяли качественно записывать музыку. И после долгих поисков я сумел сделать свою первую звукозапись.
Параллельно произошел прорыв в жизни личной. К 30 годам я уже нагулялся, пресытился. Скажем так, новизна ощущений в охмурении девушек посредством приглашения послушать музычку без свидетелей уже пропала. Я чувствовал, что подошел к какому-то новому этапу — серьезных отношений. Более того, все чаще стал ловить себя на мысли: «Если кто-то из моих подружек забеременеет, сразу же женюсь». К счастью, такого экспромта не случилось. Вместо этого Господь привел меня к Татьяне. В которую я без памяти влюбился и которая без особых усилий в течение двух недель навсегда отшила всех моих поклонниц. Результатом этого стало эпохальное событие: я при ней торжественно сжег свою телефонную книжку со списком их имен. После чего Таня осталась со мной и остается по сей день на протяжении уже четырех десятков лет.
Началось все с гастролей «Веселых ребят» в городе Донецке. Мы пришли на репетицию в тамошний ДК, где только что закончил репетировать самодеятельный театр. Перед нами неожиданно образовалось множество красивых девах, от вида которых все наши парни — нахальные весельчаки и ходоки, никогда не унывающие при взятии девичьих редутов, — вдруг оробели. А девушки в свою очередь обалдели от нас — не только от нашего музицирования, но и от внешнего вида: все ребята стройные, симпатичные, влекущие. Меня командировали пригласить девушек на концерт. Я это исполнил, особенно обратив внимание на одну — красотку Таню. Но поскольку ей приглянулся кто-то другой, ухаживать я стал за ее подругой.
Через год девчонки приехали в Москву: Татьяна поступила в Школу-студию МХАТ, а подружка — в «Щепку». Откуда ее вскоре отчислили. Обеспокоенный душевным состоянием девушки, я хотел оказать ей посильную поддержку. Поехал на квартиру, которую она снимала, но не застал. Отправился к Татьяне — вдруг, подумал, плачет на плече подруги. Нет, ошибся, Таня была одна. И с этой точки зрения мой приезд к ней был безошибочным — образовалась наша пара. (Смеясь.) Чисто женский вариант: увести мужика у лучшей подруги — это ж милое дело, доблесть!
Через некоторое время меня пригласили в семейную жизнь. Произошло это, когда я приехал в Донецк знакомиться с родителями Татьяны. Ее отец тут же сказал: «Раз в дом пришел, давайте-ка распишитеся!» А у матери в руках вдруг образовалась икона Богородицы, под ее выразительным взглядом мы опустились на колени и прослушали проникновенные напутственные слова и благословение на счастливую семейную жизнь. (Смеясь.) Что делать, пришлось расписаться.
— Я в принципе и сам не дурак, но с Ваней дискутировать мне довольно сложно. Особенно что касается каких-то философско-религиозных дел. В 13 лет парень прочитал Ницше, и я тоже вынужден был почитать — чтобы беседу поддержать.
Мои родители восприняли Татьяну настороженно. Мол, какой ужас, нашего 30-летнего мальчика забирают! Естественно, с невесткой начались стычки. Как только я возвращался с гастролей, жена тащила меня в угол и там нашептывала, как тесть с тещей ее обижали, называя плохой хозяйкой, а те в свою очередь жаловались на нее. Первое время я был пацифистом и постоянно всех мирил, но в конце концов стукнул по столу и строго сказал: «Я приезжаю к вам уставший и вымотанный, поэтому требую: пожалуйста, прекратите меня расстраивать!» Самое интересное, что после этого все нормализовалось. Почему-то они стали бояться меня огорчить, начали беречь.
Тем не менее нас с женой не оставляло естественное желание обзавестись своим жильем. Кооператив купить мы не могли, потому что по существующим тогда социальным нормам метража на человека имели его перебор. Мало того, еще нужно было разделить лицевой счет. Для этого мы с Татьяной должны были фиктивно развестись, а потом опять оформить отношения. Благодаря ее упертости и хохляцкому характеру сделать это нам удалось, и в итоге за год до моего 40-летия нами была куплена первая собственная квартира. В которую мы въехали вместе с нашим уже девятилетним сыном.
Таня после окончания института работала сначала в Центральном детском театре, потом в «Современнике», но впоследствии из профессии ушла, взвалив на свои хрупкие плечи все хозяйственные хлопоты.
Почему-то мы решили, что наши дети непременно должны быть вундеркиндами, поэтому первенца загрузили жутко. В три или четыре года Никита научился читать, потом пошло фигурное катание, плавание, английский, музыка… В итоге в Никите, наверное, сработала хохляцкая кровь, и он уперся намертво: «Всё, вы меня достали, больше я ничем заниматься не буду!» И не занимался. Теперь, правда, пеняет мне: «Что же ты проявил мягкотелость, не настоял на том, чтобы я занимался музыкой, хотя у меня были способности». Что есть истинная правда. Но, увы… Никита окончил факультет экологии Университета дружбы народов, потом получил экономическое образование, сейчас работает в «Газпроме», занимается пиаром. Женат на серьезной барышне: Ольга — экономист, работает в нефтяной компании, у них две прелестные дочки.
Еще раз понять, простить, принять
— Младший, Ванька, появился на свет 13 лет спустя после рождения Никиты. В отличие от брата, он всерьез увлекся музыкой и, я считаю, добился определенных успехов: выпустил собственный диск, получил известность в молодежной музыкальной тусовке как фронтмен группы Weloveyouwinona. Много раз я предлагал свою помощь — подсказать что-то подредактировать, изменить, но сын категорически отказывается. Говорю: «Давай помогу, никто же об этом не узнает». Он: «Знаю, но не хочу. Ты в мою светлую энергию воткнешь свою старческую». (С улыбкой.) Ну что ж, ладно, вперед! В конце концов, такая позиция неплоха. Сейчас, правда, Ванька с музыкальной стези сошел — к сожалению. Хотя, с другой стороны, если честно, я не очень понимаю, как он смог бы зарабатывать деньги, распевая у нас в стране песни на английском языке. Вообще-то Ваня — малый умный, начитанный, философски подкованный. Я в принципе и сам не дурак, но с ним дискутировать мне довольно сложно. Особенно что касается каких-то философско-религиозных дел. В 13 лет парень прочитал Ницше, и я тоже вынужден был почитать — чтобы беседу поддержать. А когда, помню, он сказал, что взялся за Кафку, я подумал: «Ну все, привет, приехали». Сам попробовал было, но через несколько страниц сдался, опечалился: «Что же мне теперь делать-то?» Через два дня сын говорит: «Что-то Кафка у меня не пошел». (Со смехом.) Уф-ф-ф, я так обрадовался… Иван окончил продюсерский факультет ВГИКа, а сейчас поступил на Высшие курсы сценаристов и режиссеров, к Хотиненко. Посмотрим, чем закончится его киношное дело.
А потом вам расскажу, что я понял, что узнал
— Я стал задумываться вот о чем. Раньше дико кайфовал от того, что стало возможно ездить по миру, и мы с Татьяной попутешествовали изрядно — объездили порядка 55 стран. Хотелось обожраться всем этим изобилием. Казалось, что поездка в капстрану, покупки заграничных тряпок, пластинок, новой техники, автомобилей — это предел мечтаний. Но постепенно стало приходить понимание: а ведь это не столь важно. Как ни избито звучит, но, оказывается, отдавать намного более приятно, нежели получать.
В эту десятилетку я перешел из статуса отца в статус деда. Одной внучке 13 лет, другой — 7, они чудесные, и, разумеется, я очень их люблю. Но поверите ли, до сих пор про это ничего не понял. Не готов я еще стать полноценным дедушкой. Мне кажется, что потребность во внуках, внутренний комфорт от их наличия все же возникают тогда, когда человеку самому в этой жизни делать уже нечего — вот тогда он ждет их самозабвенно. А мы с Таней живем чрезвычайно интересной, насыщенной жизнью. Нет, конечно же, я не бегу от своих внучек, мне приятно наблюдать за тем, как они растут, радоваться каким-то их успехам, но я совершенно спокойно существую, если, скажем, не вижусь с ними месяц. Когда девочек к нам привозят, мы с женой пытаемся приучить их называть нас по именам, Слава и Таня. На некоторое время нам это удается, но потом появляются родители, и опять начинается: «дед» и «бабушка».
Я мозаику сложу — мой удел как мой венец
— Сейчас я больше всего озабочен подготовкой юбилейного концерта в Кремлевском дворце, который пройдет 17 февраля. Признаюсь: переживаю очень. Иногда среди ночи прямо паника охватывает: на хрена вообще в это влез?! Думаю: в нынешнюю интернетовскую, клиповую эпоху, когда людям требуется ежесекундная смена информации, что может дать им мой концерт? И все же… Помню, после моего предыдущего юбилейного вечера зрители мне сказали: «Спасибо вам за то, что даете нам основание жить». Вот что для меня самое главное. Надеюсь, что и этот концерт внесет свою жизнеутверждающую лепту и станет, с одной стороны, некоей подпоркой для моих давних поклонников, а с другой — позитивной настройкой для зрителей нового поколения. Я назвал его «ВИА «Малежик», намекая, что он будет сделан в стиле ансамблей прошлых лет. Выступят музыканты, мои друзья, с которыми я работал в разных ВИА, приедут Коля Фоменко и Макс Леонидов, «SOPRANO Турецкого», Трофим, Алена Апина, Катя Семенова… Очень мне любопытно посмотреть, как мои песни споют коллеги, да и для себя самого некоторые итоги подвести.
Видите ли, 70 лет — такая дата, когда начинаешь все больше анализировать предыдущую жизнь. Некоторые выводы я сделал. Во-первых, я понял, что являюсь счастливым человеком, у меня, безусловно, есть ангел, который тащит меня по жизни. А во-вторых, у меня нет ощущения, что все уже сделано, поэтому я продолжаю действовать и творить.
— Господь привел меня к Татьяне. В которую я без памяти влюбился и которая без особых усилий в течение двух недель навсегда отшила всех моих поклонниц. Таня осталась со мной и остается по сей день на протяжении четырех десятков лет.
Все больше удовольствия получаю от писательской деятельности. На сегодняшний день выпустил уже четыре книжки, сейчас готовлю к выпуску пятую. В них много разного: рассказы, размышления о жизни, воспоминания, байки, стихи — что-то вроде энциклопедии жизни моего поколения… Детскую книжку стихов издал. Кроме того, выходит вторая моя музыкальная аудиокнига для детей — «Про страну Чудландию и ее обитателей». А еще я снялся в кино — в 16-серийном фильме «Погоня за прошлым», причем играл там не самого себя, а настоящую роль — доктора, главного прохиндея. В перерывах между съемками, пока ждал своего эпизода, писал стихи. (С улыбкой.) Вот пара выдержек:
От рассвета до заката,
от заката до рассвета
За условную зарплату
я снимаюсь этим летом…
Или:
Жаль, не придумал сценарист
постельной сцены для меня;
А то бы с героиней твист
я ни на что не променял.
Как славно танец на постели,
наверно, было б станцевать,
Но патриарх я, на неделе
мне к кардиологу канать.
Пусть доктор смерит
мне давленье, узнает,
где и что стоит.
А героиня… Что-то лень мне.
Москва мне шашни не простит…
Знаете, когда-то я сформулировал мысль, почерпнутую из общения с приятелем: жизнь — это не количество прожитых лет, а количество дней, которые тебе еще остались. А так как неизвестно, сколько осталось, рассуждать о том, много ты прожил или мало, не очень корректно. Я лучше процитирую слова из своей песни на стихи Юрия Ремесника «Как умел — так и жил»:
Посадил дерево, сыновей вырастил,
С берега к берегу
свой мосток вымостил.
Дом сложил бережно,
ничего лишнего.
Кошелек денежный
разделил с ближними.
<…> Знал на вкус радости,
Миловал милую,
От дурной зависти Бог меня миловал.
Не пропал в праздности,
да любил истово —
Вот и все частности,
вот и вся исповедь.
