Злоупотребление алкоголем и и невозможность следить за питанием во время гастролей привели меня к панкреатиту, — с обезоруживающей откровенностью начал Боярский.
Лет 25 тому назад на даче, вкусно поев шашлыков и запив это дело большим количеством спиртного, я проснулся утром с ощущением боли в области поджелудочной железы. Думал — отравление. Поэтому решил погасить все пивом. Не получилось. Водка тоже не пошла. Стало еще хуже. Ночью не уснуть. Тошнота постоянная. Боли все сильней… На следующий день попробовал выпить — опять не идет. Вызвали «Скорую». А потом я почти потерял память. Пролежал в реанимации 10 дней.
Это был острый панкреатит, самый сильный приступ. Мне запретили есть то, что можно нормальным людям, и сказали не пить хотя бы два года. Я дотерпел с трудом. Когда вышел срок, крепко выпил. Как раз на Новый год. Последствий не почувствовал. Поехал на гастроли. И снова так прихватило! Меня прямо с концерта — в реанимацию.
И так в течение 5 — 7 лет. Со спектакля — в больницу, и по 10 дней без памяти. Лежал с ребятами-«афганцами». Они кричат, я кричу — вместе вроде полегче.
Постепенно боли стали исчезать. Даже когда выпивал. Судя по всему, начался панкреанекроз — отмирание поджелудочной железы. Это привело к сахарному диабету. Теперь колюсь инсулином. Знаю, что надеяться практически не на что. Никто не побеждал эту болезнь. Но «профессиональным» больным становиться не собираюсь. Презираю это дело. Меня оскорбляет, что она сильнее. Так что не делайте из меня инвалида!
Рановато вам думать о смерти…
— Пройдя через столько страданий, не жалеете об «ошибках молодости»?
— Я иногда думаю: если бы я всю жизнь не курил и не пил, то, наверное, стал бы президентом! Выучил бы несколько языков, прочитал бы гораздо больше книг… Но я успокаиваю себя тем, что есть судьба. Значит, ТАК кому-то было нужно. Как христианин, я знаю: за все, что ни сделаешь, чек будет предъявлен, и придется платить. Но предпочитаю Высоцкого всем долгожителям. Память человеческая сохраняет не тех, кто дольше живет, а того, кто был нужнее.
Я понимаю, что я уже тоже на грани. Но все-таки прожил вполне достаточно. Например, по сравнению с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. Ему было 27. Я ему в подметки не гожусь, но прожил уже в два раза больше него. Поэтому все не так уж страшно.
— Рановато вам думать о смерти…
— К проблеме смерти я отношусь философски. Это один из самых серьезных вопросов, который человечество пытается решить. Стоики, к примеру, считали, что надо уходить из жизни, когда тебе максимально хорошо. Сенека совершенно спокойно вскрыл себе вены и при этом рассказывал, как он умирает. Толстой пробовал покончить с собой в 52 года. И сейчас в мире обсуждается вопрос о праве человека на добровольный уход из жизни. Лично я категорически против этого. Как бы человек ни мучился — зачем-то так надо. Наверное, тем, кто верует, легче умирать, потому что для них смерть — переход куда-то. А если ничего дальше нет, то все теряет смысл.
«…Сам процесс жизни великолепен…»
— Болезнь как-то изменила ваше отношение к жизни?
— Она обостряет чувства. Начинаешь понимать, что сам процесс жизни великолепен…. В реанимации, когда совсем плохо, правильные мысли, конечно, приходят в голову. Про то, как дальше жить. Но… горбатого могила исправит. Я — русский и ни в чем меры не знаю. Да, после придется помучиться. Но игра стоит свеч! Будет что вспомнить.
— И потом снова боль, уколы…
— Я к боли терпелив — пошел в родителей. Они не выставляли никогда свою боль напоказ. Когда отец умирал от рака, у него зубы ломались — так он сжимал их от боли! Он мужественно все переносил. И мама тоже.
Мне не дает скатиться в жизни именно сахарный диабет
— Вы научились уживаться с сахарным диабетом?
— Мне не дает скатиться в жизни именно сахарный диабет. Если бы я был здоров как бык, давно бы ничего не делал… Я хорошо изучил свою болезнь. Знаю, от чего что бывает, какие лекарства мне надо колоть. И теперь живу в согласии с тем, что мне предопределено. Вот мое расписание.
С 1 сентября по 28 декабря я занимаюсь только работой. С Нового года по Старый я позволю себе расслабиться. Так, чтобы к 15 января уже прийти в себя. Потому что начнутся гастроли. То есть я как бы договариваюсь: «Ты, с косой, подожди немножко — я сначала поработаю».
